К-ов бизнес систем
публикация - 2021-09-10 / cоздание - 2021-09-10 - новое
Дмитрий Тарасов: Мы вообще очень дерзкие
Генеральный директор ГК «Калашников» в интервью РБК рассказал об амбициозных планах по увеличению продаж, антропоморфных роботах, новинках ГСО и БСО, перспективах пистолета Лебедева, шеринге производственных площадей и оборудования…
«Был переток контрактов из–за пандемии»
— Расскажите, как вы узнали о своём назначении генеральным директором?
— Я пришел в «Калашников» семь лет назад, когда получил предложение занять должность директора оружейного производства. Потом была следующая ступенька — управляющий директор Концерна «Калашников», раньше он назывался заводом «Ижмаш». И летом прошлого года я получил от акционеров предложение прийти уже на пост генерального директора группы компаний.
— Вы потомственный оружейник, много лет проработали на предприятиях «Калашникова», но образование решили получить в США. Не самый обычный выбор для руководителя оборонного предприятия.
— Вообще есть у меня кредо все время учиться. Я очень уважаю российское образование, и кандидатскую защищал здесь, и сейчас оканчиваю EMBA в Сколково. И, конечно, основное мое образование все–таки российское. А в Babson College в Бостоне я оканчивал курсы повышения квалификации для управляющих инновационными компаниями еще тогда, когда работал в группе «Роснано», руководил одной из проектных компаний. Это было частью комплексной программы обучения управленцев.
— Не было ли это проблемой при назначении в «Калашников»?
— Широта образования, я думаю, только помогает, она не может препятствовать. В рамках бизнес–образования нас учили, как управлять инновациями, как привлекать средства под проекты и так далее. Эти вещи пригождаются мне и сейчас. Я могу долго рассказывать, чем отличаются инновации в Америке и в России. При защите, например, проектов российские инноваторы часто употребляют фразу «мы сделали уникальный продукт». А в Америке и на Западе важно подчеркнуть, что «мы сделали продукт, который нужен рынку».
— В каких отношениях вы с предыдущим гендиректором Владимиром Дмитриевым? Мы ничего не знаем о том, почему он ушел.
— Он сейчас является генеральным директором одной из компаний оборонного комплекса. Почему он исчез, могут прокомментировать только акционеры. У нас деловые отношения, мы с ним работали с 2016 года, абсолютно нормально взаимодействовали.
— В каком состоянии вам передали «Калашников», каковы были основные вызовы, с которыми вы столкнулись?
— Я просто не знаю, что из этого интересно рассказывать. Это в основном вопросы оперативного управления.
— Например, по итогам 2019 года у компании большая закредитованность — 29,5 млрд руб. Как она возникла?
— Если посмотреть на предприятия, которые обслуживают гособоронзаказ, у них по уровню закредитованности всегда достаточно высокие показатели. Небольшие авансовые платежи приводят к тому, что им необходимо кредитоваться. Поэтому я не думаю, что это какая–то исключительная ситуация у «Калашникова», это общеотраслевой признак. По итогам 2020 года мы с удовольствием можем заявить, что где–то на пятую часть мы сняли кредитную нагрузку по нашей группе компаний. Я считаю это большим достижением, потому что это процентная нагрузка, которая с 2021 года уже не будет попадать в цену продукции.
— То есть по итогам 2020 года количество заемных средств компании составляет где–то 23–24 млрд руб.?
— Да, где–то в этом диапазоне именно по концерну, по группе — несколько больше. Важнее, что нам удалось этот показатель существенно сократить. Мы выполнили ряд контрактов и получили окончательный расчет от заказчиков, провели программу рефинансирования и погасили кредиты на пополнение оборотных средств группы «Калашников».
— Кто основные кредиторы у «Калашникова»?
— Это обычные банки, которые работают с ОПК.
— То есть Сбербанк, ВТБ, Газпромбанк?
— Да. И ВЭБ с ПСБ, это один из ключевых кредиторов.
— Можете назвать показатели выручки и прибыли по итогам 2020 года?
— Могу подвести предварительный итог. Выручка по МСФО по итогам 2020 года у нас 30 млрд руб., EBITDA — около 3 млрд руб.
— То есть выручка по итогам 2020 года на 6 млрд меньше, чем за предыдущий год?
— Дело в том, что часть контрактов перенеслась с 2020 на 2021 год. Мы их отгрузим, как только начнет восстанавливаться сообщение, надеюсь, что уже в первом квартале. Задержки происходили в силу различных обстоятельств, спровоцированных пандемией. Поэтому мы ожидаем по итогам 2021 года рост выручки на 30 %, а по EBITDA — на 40 % по отношению к 2020–му, из–за того что был переток контрактов.
— И какая часть контрактов перенеслась с 2020–го на следующий год?
— Около 25 %.
«Мы вообще очень дерзкие»
— Довольно неожиданным было то, что в конце прошлого года новым владельцем Группы компаний стал Алан Лушников, бывший замминистра транспорта, а ныне солист рок–группы Ctrlband. Изменилась ли в связи с этим ваша внутренняя политика?
— «Калашников» умеет удивлять. Мы еще раньше начали трансформировать бизнес–культуру внутри группы, Алан Валерьевич это только поддерживает. Когда появляется человек с опытом из разных сфер, так сказать, с масштабным взглядом, это компанию только обогащает. Здесь то же самое. Это возможность совершенно по–новому взглянуть на старые вопросы. Поэтому, мне кажется, эта смена собственника — про расширение взглядов.
— Группа компаний недавно объявила о новой стратегии. Это связано со сменой владельца?
— Мы приняли стратегию до 2025 года. Новым владельцем это только поддерживается, да.
— В чем ее суть?
— Первая стратегия, до 2020 года, была связана только с производственной системой. Ее основные киты — это Lean (бережливое производство), цифровизация и развитие людей, HR. С течением времени мы поняли, что этого недостаточно. С этим, кстати, столкнулись очень многие: они сделали идеальный поток, идеальную себестоимость, а клиент исчез. Например, «Тойота» — вроде идеальное производство, а появилась «Тесла» — и как учесть такие внешние обстоятельства?
Мало смотреть на предприятие только с позиции производства. Ключевым фактором является вовлечение в бизнес–систему еще двух основополагающих факторов роста — разработки и продаж. Я очень хочу, чтобы в 2025 году «Калашников» воспринимали не только как сильную производственную компанию, но еще и как компанию с сильными продажами, качественным подходом к клиентам и сильной разработкой.
— К 2025 году какой должен быть показатель по продажам?
— Мы прогнозируем увеличение продаж на 60 %. Такую цель мы себе ставим. Мы говорим о развитии бизнес–системы «Калашникова» с фокусом на экономическую эффективность. Даже если мы предприятие ОПК, мы все–таки про бизнес.
— Заявлять об увеличении продаж на 60 % менее чем за пять лет — это довольно дерзко.
— Мы вообще очень дерзкие.
— И как вы собираетесь это сделать на фоне того, что завод под международными санкциями седьмой год? Крупнейшие рынки сбыта в лице Европы и США потеряны, пик поставок в рамках гособоронзаказа пройден, теперь еще и пандемия…
— В 2014 году компания продавала на 4 млрд руб., а сейчас на 30 млрд. Я не могу сказать, что мы сильно потеряли, достаточно просто сравнить эти две цифры.
С другой стороны, что такое стратегия? Я читал историю одного тренера по американскому футболу. Он два с половиной года учил каждого члена команды в каждой точке поля правильно принимать решения. А еще у него был план на игру: набор конкретных действий. Как известно, план на игру после первых 15 секунд бывает провален. Оказывается, игра на самом деле идет совсем по–другому. У нас вот вдруг оказывается COVID–19 или санкции и все такое прочее. Поэтому важен не конкретный «план на игру», а то, как каждый член команды понимает свои действия в своей точке поля. Это я называю правильной стратегией. Если вы спрашиваете «план на игру», у нас он есть — плюс 60 % к продажам. А дальше важно, какой вклад каждый сотрудник «Калашникова» внесет в достижение общей цели.
— Пример, конечно, красивый, но хотелось бы понять, что конкретно вы собираетесь делать?
— По каждому из направлений деятельности есть продукты, частично они показаны были на форуме «Армия–2020», частично будут показаны в 2021–2022 годах, на которые мы делаем ставку. Это около 30 продуктов, которые будут давать примерно 95 % выручки. И это далеко не только военная продукция: в гражданской сфере, например, это судно на воздушной подушке «Хаска–10», которое мы демонстрировали в августе. Это только первый шаг, это платформа. Оно удобно перемещается, его можно доставить в контейнерах и развернуть в работу за день. Оно проходит везде — вода, лед, — набирает скорость до 40 узлов. И оставлять его только в легком варианте — 10 т — неправильно. Будем развивать эту платформу дальше. Поэтому, скорее всего, появится 60–тонная «Хаска». Понятно, что в текущем плане у нас ее пока нет, мы испытания только сейчас проводим. Но в эталоне в нашей стратегии «Хаска» уже занимает серьезное место в выручке.
Кроме того, мы изучаем и будем предлагать качественно новые производственно–технологические решения. Сегодня мы много говорим про шеринг. «Калашников» задумал шеринг производственных мощностей.
— Как это будет реализовано?
— Допустим, у компании есть сто станков, и если она загрузила только половину — на остальные 50 она несет накладные затраты, которые отражаются в себестоимости. А если у вас всего 50, а вам надо еще 50 других, то вы вынуждены заказывать у кого–то в кооперации. Это экономически невыгодно. Поэтому бизнес–модель в 10–15–летнем горизонте будет стремиться к, назовем это так, промышленному шерингу. Многие компании на Западе уже сегодня так и работают. Те же «Боинг» и «Эйрбас» эту модель используют.
В январе мы для делегации из Татарстана презентовали возможности нашего нового гибридного станка. Это такой гибрид фрезера и 3D–принтера. Но история не только про то, чтобы продать сам станок. Суть в том, чтобы создавать хабы, которые смогут предлагать создание любой детали в максимально короткие промежутки времени. Например, появилась какая–то идея у какого–нибудь конструктора, он кидает в облако чертеж, независимо от того, где он находится. Далее на одном из хабов печатается это изделие и присылается ему.
— Это можно будет назвать лизингом оборудования?
— Нет, лизинг — это долгосрочная аренда. А шеринг может быть и на три часа. И потом, классическая подготовка к производству сложной детали иногда занимает четыре–шесть месяцев. Здесь же благодаря уникальной технологии, когда вы одновременно и печатаете, и фрезеруете, то есть сразу получаете готовую деталь, изделие будет доступно вам через неделю.
— Какие детали таким образом можно будет производить?
— Можно создать любую бионическую форму. Захотите — дерево, захотите — листок какой–нибудь. Нет ограничений — раз. Во–вторых, вы можете с помощью правильной комплектации или сортировки порошков задавать новые свойства металла. Сейчас, например, есть гостированные марки стали. А здесь вы можете, в зависимости от того, нужна ли морозостойкость, прочность и так далее, закладывать свойства в конечную продукцию. То есть есть возможность в конкретном изделии буквально запрограммировать какие–то свойства.
— Получается, вы создадите компанию, которая будет заниматься шерингом станочного оборудования?
— Хороший вопрос. Мы сейчас составляем понимание, что такое этот рынок, на какие именно услуги спрос. Если будет постоянный спрос в одном из сегментов, потому что присутствовать во всех мы не планируем, то возможно создание такой компании. Я думаю, что будущее за этими технологиями, за промшерингом. Вопрос в том, когда наступит такое будущее — через год или через пять.
— Как вы внутренний рынок оцениваете, на какой рассчитываете спрос?
— Очень сложно делать такую оценку, потому что, во–первых, надо, чтобы потребители в это поверили. Второй барьер — сертификация продукции, создаваемой таким гибридом, на всех уровнях. Плюс создавать рынок с нуля всегда дороже, чем осваивать уже имеющийся.
Мы исходим из того, что мировой рынок аддитивных технологий, позволяющих изготавливать детали сложной геометрической формы, демонстрирует рост в среднем по 30 с лишним процентов в год и уже приближается к $20 млрд. В России эти объемы в десятки раз меньше, но и у нас рост этого сегмента порядка 25 %. Если темпы сохранятся, то к 2025 году он достигнет нескольких миллиардов долларов США. Конечно, имея и внедряя гибридный станок одними из первых в России, мы рассчитываем к этому моменту занять одну из ведущих позиций на этом рынке.
— В продолжение темы про увеличение продаж. В ноябре сообщалось, что ГК «Калашников» регистрирует торговый знак для вакцин и аппаратов ИВЛ. Будете их производить?
— Эти вещи связанные, но не совсем. Есть стратегия защиты бренда — IP strategy, которая предусматривает все направления. Мы не хотим, чтобы появлялся какой–то продукт под нашим брендом, менее надежный или вообще некачественный.
— То есть вы застолбили за собой это право, но пока не собираетесь производить ИВЛ и вакцину?
— Почему бы и нет? Мысли есть о нескольких группах продуктов — это не только ИВЛ, там широкий список. Это может быть и другая медтехника: у нас на Ижевском механическом заводе уже есть производство, очень небольшое, медицинского оборудования.
— Какого?
— Электрокардиостимуляторы. И ведется разработка аппарата терапевтической гипотермии мозга — АТГ. Поэтому почему бы и дальше не развиваться в этом направлении — у нас есть база.
«Спасибо, санкции, спасибо, конкуренты»
— Недавно ОСК выкупила у вас рыбинский судостроительный завод «Вымпел». Какие еще непрофильные активы планирует продать «Калашников» в ближайшее время?
— Мы все время себе задаем вопрос: а этот бизнес у нас зарабатывает или нет, имеем ли мы право его содержать? Нам достались большие имущественные комплексы.
С 2014 года мы практически на 30 % сократили объем занимаемых площадей Ижмаша. Если учитывать рост объемов производства, то выработка рубля с квадратного метра в два — два с половиной раза увеличилась. И такая задача будет стоять и дальше, например, на Ижевском механическом заводе. Я думаю, что после похожей реструктуризации и создания еще одного производственного кластера мы оптимизируем площади Ижмеха также на 30 %.
— Сокращения коснутся только земель и производственных территорий или персонала тоже?
— Земель и территорий. Потому что есть просто неэффективно используемые территории. Оптимизации за счет сокращения персонала не предвидится.
— Кому вы продаете эти земли? Под какие проекты?
— Зависит от назначения. Например, на Ижмаше это были девелоперские компании, они, в свою очередь, сдают эти территории под новые производства или создают производства.
— То есть на территориях Ижмеха не будет жилых домов?
— Нет. Сейчас там в основном реализуются программы по развитию технопарков, индустриальных парков. Получится ли такое сделать на Ижмехе? Думаю, что получится.
— С кем вы ведете переговоры о продаже?
— Это общий конкурс. Мы торгуем, как обычно, на открытой площадке.
— Помимо Ижмеха какие еще предприятия будете оптимизировать?
— Да везде, на любом предприятии мы будем продолжать эту программу.
Наверное, с этого года начнем вводить выработку с одного квадратного метра как показатель производственной эффективности. Очень легко будет, во–первых, сравнивать между собой бизнесы, во–вторых, может быть, даже какие–то принимать решения об их переброске, укрупнении или объединении.
— Хотелось бы отдельно поговорить про ваше ключевое направление — стрелковое оружие. В «Ростехе» утверждали, что из–за санкций, ограничивающих наш экспорт, производители стрелкового оружия и патронов теряют в год около 10 млрд руб. Внутренний рынок зажат различными ограничениями, а спортивное оружие — очень узкая ниша. Как вы собираетесь двигаться в этом направлении, что предпринимать?
— В 2020 году было много факторов, сейчас нет смысла рассматривать их все. Тем не менее мы выросли по продажам гражданского стрелкового оружия по отношению к 2019 году в среднем на 5 % по различным видам. Несмотря на локдаун, когда, по–моему, до июля не работали розничные магазины в принципе. У нас очень много направлений развития по тематике гражданского стрелкового оружия, это и электронная коммерция, то есть интернет–магазин…
— То есть у вас оружие онлайн можно купить?
— К сожалению, у нас есть ограничения — нельзя купить, допустим, стрелковое оружие, не предъявив лицензию. Но можно делать заявку для выдачи его в наших бренд–зонах. Что касается нелицензируемого оружия, нелицензируемых зипов и аксессуаров — купить их можно через интернет–магазин. Развитие клуба «Калашников», некой системы лояльности, развитие Лиги «Калашников» и направления «Калашников approved» — у нас много таких проектов, которые позволят увеличить нашу долю на рынке гражданского стрелкового оружия, как это произошло в 2020 году. У нас в прошлом году с учетом пневматики доля рынка выросла с 45 до 52 %, и это, считаю, хороший результат. Поэтому да, вызовы есть. Но мы не видим в этом какой–то неразрешимой проблемы.
— Эксперты уже несколько лет констатируют, что Турция и Бразилия зашли на российский рынок охотничьего оружия и плотно на нем закрепились. Как «Калашников» будет бороться с конкурентами?
— Мы вообще уважаем наших конкурентов. Потому что они подстегивают нас развиваться быстрее, подстегивают нас выпускать какие–то изделия, которые раньше, может быть, и необязательно нужно было выпускать. Все началось с санкций, когда нам пришлось диверсифицировать портфель.
В 2020–2021 годах мы запускаем около десяти новинок в гражданском стрелковом оружии. Это и есть наш ответ на интервенцию уважаемых конкурентов. Притом новинки «Калашникова» себя очень хорошо показывают. Это и уже продаваемые карабины TR2, TR3, а также прототипы TR9 и Ultima, которую мы показали на форуме «Армия–2020». Раньше линейка обновлялась не так часто. Поэтому спасибо, санкции, спасибо, конкуренты, мы очень быстро развиваемся.
— Что касается цены, она будет примерно такая же, как у турецких конкурентов?
— Наша продукция значительно надежнее. Но в разных сегментах рынка ценовая политика очень разная. Где–то наша цена может быть ниже, где–то выше. У нас есть одно серьезное преимущество перед конкурентами. Благодаря тому что мы имеем большой спрос со стороны силовых структур, мы сильно опережаем наших импортных конкурентов по запуску новинок. Появляется новое изделие для силовой структуры, через некоторое время буквально «прицепом» что–то подобное мы запускаем в гражданке. Поэтому по цене/качеству в сегменте практической стрельбы пока у нас нет конкурентов.
Что касается традиционных охотничьих ружей, там есть конкуренция, но опять же в каждом сегменте очень разная ситуация. Где–то мы действительно можем быть дороже — и с этим работаем, где–то не хватает номенклатуры — и мы стараемся запустить новинки. А где–то мы производим что–то совершенно сумасшедшее типа smart–ружья Ultima и задаем тренды.
«Пистолет Лебедева заменит пистолет Макарова»
— Многих интересует пистолет Лебедева и его судьба. Будет ли его закупать Минобороны или нет? Есть ли с военными конкретные договоренности?
— У нас три заказчика. МВД — по компактной версии, к «Армии–2020» мы прошли госиспытания. Сейчас активно ведем общение по объему возможного заказа, опытная эксплуатация идет. Второй заказчик — это Росгвардия, и это уже полноразмерный вариант пистолета Лебедева, там тоже заканчиваются госиспытания. Мы надеемся, что они закончатся в первом квартале этого года, и тогда будем обсуждать возможные объемы заказов. Я думаю, что, показав вот эти уже готовые варианты, мы предложим их нашему основному заказчику — Минобороны. В данный момент комментировать их интерес к объемам и тем более сами объемы пока преждевременно. Сейчас завершим госиспытания второго варианта пистолета и увидим…
— Призван ли пистолет Лебедева заменить пистолет Макарова?
— Да, мы считаем, что пистолет Лебедева заменит пистолет Макарова. Это должен быть массовый пистолет, такой же, как был в свое время ПМ.
— Поставки АК–12 в Минобороны на 2020 год были полностью завершены в прошлом году. С кем еще помимо Минобороны подписаны контракты на поставку этих автоматов?
— Мы поставляем автомат в рамках трехлетнего контракта Минобороны и надеемся на подписание следующего. Но объем и интерес, соответственно, может прокомментировать только сам заказчик.
— Кроме того, начались поставки в страны ближнего зарубежья. Какие?
— Первые две поставки иностранному заказчику произошли в Казахстан и Армению. Есть интерес со стороны других партнеров. На «Армии–2020» мы только заявили о начале работы и уже к концу года завершили работу над АК–19, который является развитием АК–12 в патроне 5,56. Сейчас мы уже готовы показывать иностранным партнерам изделие и будем активно продвигать этот автомат в калибре, который зачастую более распространен у наших иностранных партнеров.
— Когда РПЛ–20 поступит на вооружение и была ли апробация пулемета в реальных боевых условиях?
— Это изделие находится на этапе технического проекта. Путь от технического проекта до постановки на вооружение может занимать три–пять лет. Я думаю, что мы точно поговорим с вами об объемах, о статусе ОКР, о завершении производственных или государственных испытаний только в 2023 году.
Иногда нам, как производителю, кажется, что изделие находится в высокой степени готовности. Но в рамках переговоров и всех этапов испытаний само техническое задание может сильно измениться.
— В перспективе, после принятия на вооружение, вы предполагаете поставку этих изделий за рубеж?
— Мы всегда это предполагаем. Это всегда наша следующая задача, после того как мы потребности силовых ведомств нашей страны удовлетворим. Но РПЛ–20 — это достаточно узкий сегмент, а не массовый, как АК–12. Поэтому надо будет найти конкретных заказчиков среди спецслужб конкретных стран, которым это изделие необходимо. И это не массовые, а скорее штучные заказы.
— В 2021 году выйдут на госиспытания малогабаритный автомат «Малыш» и снайперская винтовка «Уголек»... Классные, кстати, названия.
— Эти названия силовыми ведомствами и предложены. К сожалению, это не наш маркетинговый отдел, поэтому нам стоит спасибо сказать силовым ведомствам.
— Понятно. Так вот, если госиспытания пройдут успешно, в каком количестве их намерено закупить Минобороны, другие силовые структуры?
— Тут вопрос не объема, наверное, а того, что нам надо сначала госиспытания завершить в 2021 году. У нас подход к большинству переговоров с заказчиком очень простой: мы можем столько, сколько вы захотите. Если мы говорим про «Уголек», то это замена или развитие СВД (снайперская винтовка Драгунова. — РБК). Опять же, это тоже не массовый продукт, а снайперская винтовка, узкосегментированное изделие.
«Направление, в котором мы будем активно развиваться, — создание антропоморфных роботов»
— Как поживает робот Игорек? Есть ли у него будущее или все ограничилось гигантским макетом?
— У нас нет робота Игорек, а есть некий прообраз так называемой антропоморфной роботизированной системы. Вообще, перед нами стоит серьезная задача в работе с роботами, неважно, антропоморфные они, на гусеничном ходу или на колесном. Мы понимаем, что война будущего — это все беспилотное, все автономное. Даже на уровне детишек 11–12 лет, которые учатся в Академии «Калашников», есть очень сильный кластер робототехники: они уже конструируют четыре вида роботов. Мы настолько делаем на эту тему ставку, что прививаем ее детям еще со школьной скамьи.
— Конкретно то изделие, которое вы представили на форуме «Армия» больше двух лет назад, имеет какое–то будущее или это был просто макет, который стоял на входе для красоты?
— Не для красоты, конечно, это был прототип.
— И какие эту разработку ожидают перспективы? В какой области робот будет применяться с учетом его немалых объемов?
— Антропоморфные роботы, которые похожи на человека. Но я еще раз подчеркну, это все–таки был прототип, обозначение целого направления, в котором мы будем активно развиваться, — создание антропоморфных роботов.
— То есть робот Игорек — это брат робота Федора?
— Я технические характеристики робота Федора знаю больше по мемам. Так что не могу комментировать, не в курсе. Это, наверное, вопрос больше к Boston Dynamics, который является в определенном смысле хорошим для нас бенчмарком.
— Где будет применяться линейка антропоморфных роботов, над которой вы работаете? В медицине, охране или вы сами пока не определились?
— Сейчас это секретно. Могу сказать только, что мы работаем с основными нашими силовыми заказчиками. Опять же конверсия и использование подобных технологий в гражданских целях возможны — мы только «за».
— Применение беспилотников в военных конфликтах — уже устойчивый тренд. Группа компаний в целом в него вписывается — Минобороны закупило боевые беспилотники «Калашникова» после их испытаний в Сирии. А в Карабахе ваши беспилотники принимали участие?
— Мы пока не продавали эти системы иностранцам, они просто проявили интерес. По итогам работы в Сирии, действительно, Минобороны закупило у нас определенное количество беспилотников. Если говорить о барражирующих беспилотниках, то у нас очень высокий уровень разработки. Но беспилотники используются не только в военной области. Все новые модели снимают картинку в HD– и FullHD–качестве, то есть картинка настолько четкая, как будто это профессиональная съемка.
Мы имеем 75 отрядов беспилотников в 40 регионах по всей стране, которые получают гражданские заказы. Допустим, вам надо облететь свои сельхозугодья, ветку газопровода, провести лазерное cканирование, любые запросы по геодезии и так далее.
«Хочется, чтобы люди владели оружием и получали кайф от этого»
— На форуме «Армия» «Калашников» представил первое в России smart–ружье, которое может синхронизироваться с мобильными устройствами. Что это за ружье, какой у него функционал?
— Это первый гаджет, гаджет–оружие, все–таки я бы первым словом поставил именно слово «гаджет». Мы же сейчас все в гаджетах. И это ружье способно обучать стреляющего. Там действительно есть процессор, куда можно поставить счетчик выстрелов, компас, видеозапись. Я думаю, что этот проект будет сильно развиваться.
— А основное назначение какое?
— Это в принципе гладкоствольное оружие. Как люди его используют, на охоте или на стрельбище, работая где–то по тарелочкам или по мишеням, — это уже их выбор. Задача — привлечь ту часть аудитории, которая родилась с гаджетами и себя не мыслит без них. Потому что оно и по форм–фактору, и по дизайну, и по наличию синхронизации, очевидно, про ту аудиторию, которую мы раньше не таргетировали. На самом деле классическая охота сегодня становится все более редкой, даже диковинной. Поэтому хочется вовлечь…
— Хипстеров...
— Называем, как хотим: хипстеры, поколение Z... Может быть, мы продолжим развивать эту линейку, и это будет не только огнестрельной историей. Очень хочется, чтобы люди владели, во–первых, оружием ответственно и при этом получали кайф от этого. Мы на «Армии» видели людей, которые до этого никогда не держали в руках настоящее ружье. Они постреляли, им очень понравилось, у них произошел выброс адреналина, это тоже важно. Не хочется, чтобы люди совсем забывали, что такое оружие. Потому что, если человек владеет оружием ответственно, если человек адекватный, почему бы ему не получать адреналин и удовольствие от такого вида хобби.
— Какие новинки вы собираетесь представлять на следующей «Армии»?
— Мы все–таки новинки хотим показать на традиционной конференции за день до начала «Армии». Можем уже сейчас анонсировать, наверное, новое изделие АКВ–521. Оно построено по принципиально другой схеме в отличие от автомата Калашникова. Видео с ним уже завоевывает популярность в социальных сетях. И, как ни странно, оно получило интерес даже со стороны военного направления, хотя оно было изначально создано под гражданку.
— Несколько лет назад «Калашников» подготовил изменения в закон «Об оружии», которые предполагают увеличение разрешенного для владения количества оружия до десяти штук на человека. Почему эта тема не получила продолжения?
— На самом деле стрелять или не стрелять — это личный выбор каждого, хотя тема эта предельно политизирована. Что же касается поправок, которые мы инициировали, они достаточно простые и, как мне кажется, упрощающие жизнь. Например, работа сервисных центров при наших бренд–зонах. Было некое пятно в законодательстве, когда не совсем понятно, как сдать на гарантийный ремонт, например, изделие или его доработать. Сейчас благодаря нашим инициативам, мне кажется, мы эту часть закроем.
И еще несколько таких небольших, скажем так, изменений, которые мы инициировали, — например, покупать патроны к наградному оружию было запрещено. Мы сейчас внесли инициативу, которая упростит жизнь тех, кто владеет таким оружием.
— Когда совместное российско–индийское предприятие Indo–Russian Rifles Private Limited сможет приступить к выпуску АК–203? Сообщалось, что стороны не могут договориться о цене, так ли это?
— Очень надеюсь, что мы в ближайшее время полноценно подпишемся. Мне кажется, в 2020 году произошла задержка больше технического характера. Наверное, она связана опять же с пандемией и невозможностью нормального общения и встреч. Потому что переговоры по долгосрочным контрактам обычно идут все–таки в формате очного общения. И я очень надеюсь, что в ближайшее время, в первом или втором квартале 2021 года, мы сделаем серьезный шаг к тому, чтобы начать поставки, начать работу. Я считаю, что это техническая задержка и что мы очень близки.
— Начал ли работу венесуэльский завод по производству автоматов АК–103?
— Мне опять же придется комментировать, и я это не очень люблю, действия партнеров. Сейчас идут строительно–монтажные работы…
— По какой причине сдвигались сроки?
— Я не участвую в стройке и не являюсь субподрядчиком этого контракта в части строительно–монтажных работ. Поэтому это больше вопрос Рособоронэкспорта и ФСВТС.
— В 2017 году также объявлялось, что завод по производству стрелкового оружия появится в Саудовской Аравии. Подписан ли контракт на локализацию? С чем связана проволочка?
— Я сейчас в третий раз произнесу слово «пандемия». Наверное, наши переговоры не идут так быстро, как хотелось бы. Опять же, я надеюсь, что сейчас, после полноценного открытия границ, мы вернемся к этому. Мы абсолютно готовы.
— Пандемия — это единственная причина или есть еще какие–то?
— Основная.
— Ряд иностранных СМИ сообщали, что ФБР расследует действие банка Swedbank, потому что Концерн «Калашников», предположительно, с его помощью отправил своему американскому партнеру Kalashnikov USA почти €1 млн. Однако санкции США и ЕС в отношении России запрещают такие сделки. Действительно ли «Калашников» причастен к перечислению денег американскому контрагенту через шведский банк? В курсе ли вы расследования ФБР?
— Мне об этом ничего не известно.
— А к вам ФБР обращалось с просьбами о содействии?
— Нет.
— Соответствуют ли действительности утверждения иностранных СМИ, что Kalashnikov USA — это ваша «дочка»?
— Мне ничего об этом неизвестно. Если бы я знал, с удовольствием бы прокомментировал. Эта компания не является нашей «дочкой», потому что я ее никогда не видел в документах и не взаимодействовал с ней. |